Мне часто снятся те места родные,
Где пролетело детство быстроногое мое,
Где залегают черноземные владения России,
И где петух домашний на три области поет.

Там есть село — Воловчиком давно оно зовется,
Всего один лишь на земле имеется такой.
Поклон ему земной, коль свидется придется:
Здесь мои предки обрели навеки свой покой.

Там и теперь, я точно знаю, тихие рассветы,
И воздух чист, прозрачен, звонок, как струна.
Мне не забыть эти места, и не за то, и не за это,
Ведь это родина — она всегда у каждого одна.

Стоит село Воловчик и уже четыре века
Меняет строго по порядку поколения людей.
И не найти на всей земле такого человека,
Как на Воловчике: надежней, проще и добрей.

За эти годы так ему досталось, что с лихвою
Другим и городам не доводилось испытать:
То грабил царь, а то Деникин, не подумав головою,
А то фашист, да и колхоз был не всегда родная мать.

Но люди, знаю точно, и с сохой, и с юмором дружили,
Ах, как приятно слышать тот славянский разговор,
И в горестях, и в радостях так жили — не тужили:
С улыбкой, с шуткой шли всегда судьбе наперекор.

А спросит кто: что за деревня вдруг особая такая,
И почему имеется такой особый статус для нее,
И отчего Воловчик, вдруг другие села и деревни обгоняя,
Такую значимость так вроде неожиданно обрел?

Я ж повторю для тех, кто мыслит скоротечно:
Лишь тем Воловчик был и будет явно знаменит,
Что здесь уже давно, всерьез, и, видимо, навечно
Пупок поэта скромного когда-то был зарыт.

А он по-прежнему стоит вдали от городов и трассы,
И все его «микрорайоны»: Башкатинка, Гамаюнь, Громовка,
Да и Хавань, и Тюринка, и Кулюковка красивы и без прекрасы,
Да и Буденный со Щеглинкой забывать совсем уже неловко.

Здесь каждый дом знаком, которых и теперь еще немало,
Хотя теперь осталось меньше, чем когда-то было,
Пусть жили люди небогато, но на хлеб всегда хватало,
И лишь теперь как будто про людей страна забыла.

Известно, что колхоз, «Рассветом» что когда-то звался,
Давал стране немало и картошки, и зерна, и поросят.
А вот его теперь колхозник как-то просто оказался
И духом нищий, и здоровьем, и деньгами небогат.

А как теперь живешь, Воловчик, ты, трудяга,
Поел ли вдоволь или совсем уж голоден, не сыт?
Да так — кой-как: колхоз уж не колхоз, а доходяга,
Но церковь так же гордо все на Выгоне стоит.

Что ж хорошо, что церковь хоть осталась,
А это значит: не забыты Богом мы пока, —
И будем жить, и уповать на Бога — так уж сталось—
Ему, Всевышнему, все видно и известно свысока.

Так что живите все, воловчинцы, под Богом:
Знать воля Божья — раз очередной все испытать.
И в жизни этой грешной, и за ее уже порогом
Не стоит Бога нам гневить и на него лишь уповать.

Я знаю: кончатся реформы, безобразья,
Очнется вновь страна, Воловчик будет сыт, обут, богат,
Так на Руси святой уж повелось —из грязи в князи,
Не зарекайся от сумы и от тюрьмы хоть сват, хоть брат.

Я вновь приеду, чтобы праху предков поклониться,
Найду то место, где когда-то отчий дом стоял,
Попью в колодце, зайду в церковь тихо помолиться
И буду рад, что никуда родной Воловчик не пропал.