Да, он повеса, он картёжник,
Он и „мазурка", и „сонет",
Везде — возвышенный художник,
Которому преграды нет.
Он смотрит гордо, словно беркут,
Из чаши жизни пьёт до дна,
С его восходом звёзды меркнут,
А серость вовсе не видна.
Ему не нужен разум Россет
И Керн слащавая любовь.
Он честь свою на карту бросит
И с честью проиграет вновь.
Едва ли выходки лихие
Без ропота приемлет свет,
Но нет поэта без стихии,
Как и её без буйства нет.
Он, стихотворец венценосный,
И Богом призванный певец,
Спешит, дорогою несносной
На юг из Ливен на Елец.
Поэт придворный и опальный,
Спасая мысли ото сна,
В пригоршни взял воды хрустальной:
„Спасибо, быстрая Сосна".
Пригнувшись в омуте глубоком,
Роняя каплями хрусталь,
Что видел он орлиным оком?
Какую синь, какую даль?
Увидел ли Россию вольной
В её неведомой нови,
И что в его душе крамольной?
И что в бунтующей крови?
Увидел ли в теченье лонном
Среди холмистых берегов
В своём стремленье неуклонном
Предназначение Богов?
Да, всё от нас, и всё от Бога —
Судьба свою канву сплела:
И эта дальняя дорога
Его к истокам привела.
И всплеск реки, и звук свирели,
И гладкий посох пастуха
Его своим теплом согрели,
Как руки пахаря — соха.
И в этом всплеске вдохновенья
Не скажет, верно, и знаток,
Какие чудные творенья
С глубин пробили свой исток.
И как он сердцем через годы
Родство с округою принял,
И как её святые воды
На ноги каплями ронял.
Испил „вина", расправил плечи.
Принял прародины привет —
Ведь тут и Липецк недалече,
Где обвенчался его дед.
И как родное дуновенье
Его в пути объяли вновь
И торжество, и вдохновенье,
И жизнь, и слёзы, и любовь!