Пленный пляшет.
Молодой еще немец.
Руки в рукава,
                      подняв невысокий ворот.
Ночь идет по Ельцу,
не успевая за теми,
что в атаку идут, открывая задымленный город.

Дом полуразрушен.
Рассвет освобожденье приблизит,
Толпятся разведчики, бодрствующие ночами.
Пришли с донесением к командиру дивизии,
за столом —
                     начальник политотдела Качанов.
Он слушает донесения и спрашивает: «Скоро?»
Скоро город будет освобожден.
Ожидая допроса,
в зеленых шинелях
                                в полутьме коридора
пляшут словоохотливые пленные,
шмыгают носом.
Город осыпается трескотней пулеметной.
Автоматчики у тюрьмы, засели на колокольнях.

Город наш. Рассвет начинается. Вот он!
Люди выходят, прищуриваясь невольно.
Пленный жмется к стене,
                                         а разведчики — мимо.
Автоматчик с забинтованной рукою
                                                         покуривает рядом.
«Что, замерз? У нас на Орловщине зимно!
Идем к командиру»,—
                                     и показывает прикладом.
Город освобождается. Уставший. Продымленный
                                                                         за ночь.

Пленный глядит на людей, как на диво.
Пляшет и пляшет, заискивая глазами.
«Капут, капут», — повторяет он торопливо.
«Брось скулить! —
                               говорит автоматчик.—
                                                    Надорвешься до грыжи.
«Капут» — не подлизывайся,
привычка, наверно.
«Капут, капут» — и пододвигается ближе: —
А зачем стрелял в меня на улице Коминтерна?»

1941 или 1942